СВОБОДНОЕ ПАДЕНИЕ

Я вырвалась из Италии, но она гналась за мной со скоростью моего самолета. Уже давно и черепичные итльянские крыши, и купола соборов, и сама земля скрылись под облаками, а прошлое все тормошило меня и нашептывало,-“Вспомни, вспомни, вспомни...”.

Пришлось уступить.

Приехав в Рим, я затворилась на пару лет дома, как монахиня, и сделала серию абстрактных композиций. Только приблизившись, человек понимал, что картина не написана кистью, а склеена из кусочков фотографий. Вырванные из контекста, фрагменты фотографий приобретали новый, неожиданный смысл, часто противоположный изначальному. Мне казалось, что то же самое можно сделать и с окружающим-перекомпоновать все вокруг, используя старые элементы, и создать новую, осмысленную композицию.

Я решила, что даже если прийдется обойти все галлереи страны, я не успокоюсь, пока не добьюсь выставки. Ведь тут речь шла не о каких-то более или менее удачных картинах, а о важных универсальных принципах.

Говорили, что на севере люди более деловые, чем на юге, поэтому я решила начать с Милана.

Вот тебе и на! Никто даже не хотел взглянуть на мои работы.

Приятель, у которого я остановилась, в юности принадлежал к крайне левой партии “Борьба Продолжается!”. На самом деле борьба давно кончилась-и он и все его друзья прекрасно устроились и забыли про забавы молодости . Но ему захотелось тряхнуть стариной. Он пробурчал: ”Я больше видеть не могу, как ты таскаешься по галлереям с папкой набитой коллажами! Basta cosi. Эти работы надо продать. Я сам открою для тебя галлерею. “,- что он и сделал. Да здраствуют деньги!

Вот как продолжалась моя борьба: я с замиранием сердца ожидала зрителей, но в галлерею забредали только люди, напоминающие персонажей из фильмов Вуди Аллена- их самих надо было бы выставлять, как единственных в своем роде типажей. Английский математик боготворил толстуху, которая выдавала себя за индийскую богиню-он следовал за ней по всему миру и сейчас застрял в Милане, ожидая аудиенции. Бывший наркоман так боялся грязи , что признавал только белый цвет, одевался во все белое и жил в квартире, где даже пол был покрашен в белое. Активист из Красных Бригад, считал, что буржуазное общество уничтожило эротику и собирался возродить ее издавая экспериментальный порнографический журнал. Посетителей галлереи не интересовало ни искусство вообще, ни мои коллажи в частноти.

Надеясь, что статья в газете привлечет людей любящих искусство, я обзвонила всех критиков города. Согласился на встречу только один, самый знаменитый. Он поспешил обьяснить мне азы Арт-бизнесса: “Критики и галлерейщики интересуются только тем, чтобы зарабатывать большие легкие деньги. Но тебе повезло. Ты меня поразила тут и тут”,- добавил он, указывая на свои штаны и на лоб. Он меня тоже поразил-я вылетела пулей из комнаты, к сожалению молча. Это было в кабинете главной газеты Милана.

Подобные сцены повторялись и с другими критиками. Собираясь на очередную встречу, я не мыла волосы, одевалась в затертую, немодную одежду, которая висела на мне мешком-делала все, чтобы моя внешность не отвлекала от моих коллажей. Но это не помогло.

В конце-концов я поняла, что так заведено-рынок создавался критиками и галлерейщиками, художник же должен был платить им деньгами или натурой.

Мы летели над океаном. Из окна самолета открывался вид на безоблачный мир облаков. Он казался милым и родным, вот бы и пофантазировать, каково там жить. Почему прошлое мне лезло в голову? По мне так пришла пора нам расстаться, да вот оно не соглашалось.

Вернувшись домой, в Рим, я решила- откажусь от денег, удобств и респектабельности, которые сулит прогнившая система арт бизнесса, и пойду прямо к людям. Оказалось, что нужно разрешение даже на то, чтобы сделать выставку на улице на свой страх и риск. Тем не менее, сицилийская подруга чудом пробила мне выставку во время демонстрации в память об убийстве судьи Фальконе.

И вот-прорыв! Среди пустой площади, где несколько лет тому назад Мафия взорвала неподкупного судью, высился мой десятиметровый коллаж-огромная фреска сделанная в технике миниатюры. Вокруг были запаркованы траки телевизионных станций. Люди подходили, с интересом рассматривали коллаж, расспрашивали, почему я выставляю его на улице. Многие рассказывали о своих попытках делать что-то вне системы, обсуждали, как противостоять бюрократии, которая прикрывается местной мафией. Все было очень искренным и трогательным, люди страстно спорили, с интересом слушали друг друга, действительно общались от всего сердца, не как в обычной галерейной тусовке.

Никто из телевизионщиков не полюбопытствал, о чем говорят в толпе, почему на площади стоит огромная картина. Кто-то дремал, кто-то лениво отгонял мух, кто-то листал журнал мод. Я спросила одного журналиста, почему пресса игнорирует мою инсталляцию-он показал мне план, где было написано, что им снимать. Моего имени в плане не было. Когда же подкатил какой-то политик, журналисты засуетились, окружили его кольцом, толкались, чтобы подойти поближе. Все выглядело многозначительно, как в кино. Моя выставка была проскачкой, ее вежливо замолчали.

Мне запала в душу сердечная атмосфера этой выставки. Я продолжала выставлять работы на улице при малейшей возможности: таскала на себе тяжелый рулон-мой десятиметровый коллаж -раскатывала его прямо на земле, прибивала к щиту на солнцепеке. Коллаж выцветал на солнце. Я горячо обьясняла прохожим, что надо не загрязнять окружающую среду, а делать из мусора и картины, и детские игрушки, и костюмы для праздников-все. Посмеивааясь над моей экзальтацией, они шли купаться на пляж. Они знали, что единственная фабрика города, где многие из них работали, сливает в море радиоактивные отбросы, но хорошая зарплата была им куда важнее.

Дерьмо плавало в прибрежной полосе, это тоже никого не смущало. Все понимали, что кто-то в городском правительстве украл деньги, выделенные на канализационные трубы-пришлось сделать их короче.

Никто ничего не делал, чтобы что-то изменить. Получалось, что они правы, посмеиваясь надо мной-зачем я так кипятилась насчет их моря, их городка, их пляжа?..

Я уже собиралась уехать в Рим, но неожиданно нашелся мэнаджер, сицилиец по прозвищу “Щетка”. Это был пресмешной человечек, мне по колено. У него были огромные, устрашающе торчащие черные усы и наполеоновский комплекс. Щетка был богат, только что развелся с женой, и делать ему было решительно нечего. Моя идея обучать детей на площади на фоне огромного коллажа показалась ему манной небесной.

Он с энтузиазмом взялся за дело. Щетка и бюрократы в мэрии странно подмигивали и похлопывали друг друга по плечу: в результате откуда ни возьмись появились и деньги, и все нужные разрешения для выставки-школы.

Все были счастливы. Дети увлеченно делали коллажи из пластмассовых мешков, как я их учила. Мы даже устроили выставку детских работ на лодках рыбаков, их отцов и дедушек. Дети сами украсили шхуны рыбаков своими работами, теперь их коллажи уплывали на рыбалку искрясь от морских брызг. У рыболовной флотилии городка внезапно появилась детская физиономия вместо флага.

Красуясь, как петух, Щетка рассказывал блондинкам-туристкам, как местные власти потеряли сон заботясь об экологии. Politically correct северные девушки слушали его внимательно и радовались прогрессу южан. Родители были довольны, что их дети красят какие-то картонки; обычно они забавлялись отрывая кошкам хвосты или прокалывая шины автомобилей.

На сей раз меня поместили в план-местное радио и телевидение вещали об экологической школе каждые пять минут. Так бьют тревогу, когда иностранные войска вторгаются на территорию страны.

Идея экологической школы на улице понравилась даже мэрам соседних городков. Вместо того, чтобы установить дорогостоющий очиститель воды, было намного дешевле поставить молоденькую иностранку на площади, окружить ее детьми, водрузить огромный коллаж вместо задника. Это был отличный рекламный ход.

Приглашения выставляться посыпались со всех сторон, деньги тоже. Но я начала понимать, что украшаю экологическим искусством гниющую на открытом воздухе мега помойку и отравленное море . По сути мной прикрывалась мафия. Освежать воздух в их сортире мне не хотелось.

Но не могло же так быть везде. не могли же все быть такими!

Могло. Я это поняла, когда меня пригласили на должность худрука карнавала в соседнем городе. Я надеялась, что наконец-то смогу реализовать свои самые фантастические идеи. Когда я подписала контракт, мне сообщили, что все деньги на карнавал уже израсходвоаны, скульптуры уже сделаны, а мне посоветовали расслабиться, погулять у моря, посетить местный музей. Далее следовали намеки и подмигивания. Для меня это был китайский, я не понимала что происходит.

Местная художница, с которой я подружилась, обьяснила,что ассесор по культуре и телевидение прикарманили почти весь бюджет, выделенный на карнавал. Оставшиеся копейки шли на премию за лучшую скульптуру и на зарплату худруку. Старые скульптуры каждый год перекрашивались и выдавались за новые. Любое изменение помешало бы буквально всем - во время праздника шла ожесточенная грызня за крошки с барского стола. Правители города вместе с народом разворовывали свой праздник из года в год.

Выходило, что проблема не в том из каких матерьялов делать и где выставлять картины, а в общей атмосфере рвачества. Куда ж мне было податься?

Вот тут-то и пришло приглашение с делового севера выставить мои работы-чем больше, тем лучше- обьединить все сорок квадратных метров в одно панно. Мне предлагали выставку в помещении, по которому даже администраторы разьезжали на велосипедах, таким оно было огромным. Дирекору понравился водеофильм о моих работах, и он щедро выделил мне полпавильона во время индустриальной выставки, посвященной бумажным изделиям.

Обычно места на индустриальных выставках сдавали внаем за огромные деньги: поставить столик и разложить на нем свои изделия стоило три тысячи евро. Но сейчас бизнесс буксовал , и как часто делают в таких случаях, схватились за палочку-выручалочку: искусство. Художникам выделили бесплатно целый павильон , утопили все в темноте, создав интимную атмосеру, даже выудили меня из южного моря для необычности.

В первый раз я могла составить все фрески-коллажи вместе. Хоть я и делала их в маленькой комнатке, по частям, интуитивно, все идеально слилось вместе в одну картину сорока метров длиной и четырех метров высотой. Издали коллаж выглядел, как инсталляция из предметов, подойдя чуть-чуть ближе казалось, что это-живопись, и только подойдя совсем близко, зритель видел, что речь идет о вырезках из фотографий. Казалось, что распалась цивилизация и из ее хаотических остатков кто-то наспех создал мир.

На выствке были вадельцы фабрик и целых индустрий, меня засыпали комплиментами и самыми невероятными предложениями. Мне предлагали все, что угодно, кроме того, что нужно каждому художнику-купить картину и новые выставки.

Владелец фабрики, выпускающей роскошную акварельную бумагу, хотел, чтобы я стала художником их фирмы, ездила по Европе и обучала детей акварельной живописи рекламируя дорогую бумагу его фабрики. Я плохо владела техникой акварели, никогда не любила акварель, и вообще, все, что я делала, подчеркивало, что дорогие матерьялы не нужны, чтобы делать искусство.

Американский Могул, владелец многих фабрик, хотел купить мою огромную картину, разрезать ее на части, наклеить на квадраты из дерева для прочности, и использовать ее, как задник для скульптуры-фонтана, который он только что приобрел. Но ведь я специально работала с фотографическими вырезками, хрупкость работы была часть замысла. Было бессмысленно наклеивать ее на дерево, еще меньше-разрезать на куски и уж меньше всего она подходила, как задник для фонтана.

Местный аристократ- поэт предложил мне заведовать его замками и виллами, он наследовал их от отца и не знал, что с ними делать. Он почему-то решил, что раз я много путешествую по свету и знаю разных людей, то смогу помочь ему продать его замки. В замках не было места для мох коллажей-там итак было много старинных фресок.

Директор выставочного павильона катал меня на бешенной скорости по огромному рингу, построенному на крыше здания для испытания гоночных автомобилей, и в промежтках сыпал деловыми предложениями типа, “ Собери все свои напечатанные иллюстрации, мы их продадим, как дизайн для кафельных плиток, которыми оббивают ванные комнаты. Богатые люди любят украшать ванные чем-то необычным, тут колоссальный рынок!”

Люди, с которыми я встретилась на этой выставке, смотрели на меня, как на предмет-ребус, который им хотелось как-то практически применить к своим нуждам, но как они его ни крутили, он оставался нефункциональной вещью.

Вроде бы моя работа нравилась, но никто не понимал, что никому не нужные журналы -оборванное платье, искусство- Золушка, я же собираю ее на бал.

Но вот солнце и небо взлетели вверх, наш самолет нырнул в набухшие дождем темно-серые тучи. Мы подлетали к Нью-Йорку. Спуск был долгим, нас сильно трясло. Порой казалось, что мы вошли в свободное падение, и вот-вот разобьемся. Когда мы падали в воздушную яму, мой сосед хватался за поручни кресла и орал во весь голос, заглушая рев мотора. Тем не менее мы приземлились благополучно.

Моя путеводная звезда, Роландо, уже ожидал в аэропорту. Он сердечно обнял меня, и протянул ключ от своего лофта на Нижнем Ист-Сайде; это было красноречивей любой приветственной речи.

Мы подружились по-интернету замышляя переворот в искусстве. Он представился Папой Мусора; обьяснил, что “раскручивает” религию клоунов, поклонников Использованных Упаковок; порадовал новостью, что “Библия Отбросов” готова, юмористические обряды для всех случаев жизни и смерти-тоже.

Роландо пророчествовал, что вскоре театральные представления превратятся в уличные ритуалы. Лично он собирался приносить в жертву автомобили.

Подобно жрецам древности, которые принимали только девушек-красавиц, Роландо высоко ставил планку. Он искал машины “люкс” в идеальном состоянии, местом жертвоприношения должен был стать Таймс-сквер в Манхэттене.

Наконец-то мы нашли друг друга среди семи биллионов людей нашей перенаселенной планеты! Оно и не могло быть иначе-очень уж мы были похожи.

Я только что сочинила манифест Веселой Революции, где в стихотворной форме обьясняла, как реформировать все вокруг. Автомобили должны были превратиться в кусты на колесах, автострада в час пик выглядела, как тихо ползущий лес. Супермаркеты не продавали новую одежду, они наперебой убеждали посетителей повторно исспользовать старую одежду и предметы. Рекламы утверждали, что все новое -не модно, не перешитое хоть раз платье-неприлично, костюм без заплат-полный позор. Люди молились прямо в воздухе, летая на дельтопланах. Они там же исповедовались, развив бешенную скорость. Кладбище было веселым, надгобья были эффимерными, скорбящие на поминках импровизировали похоронный обряд сами.

Для моей Революции нужна была только штаб-квартира и верные соратники.

Я не шутила. Более того- у меня не было сомнений, что кто-то с радостью даст мне помещение и средства на Веселую Революцию.

А вот у Роландо не было проблем с соратниками- в Манхэттене его окружали полчища чудаков, и все они только и ждали свистка действовать. Я с восторгом читала его описания проповедника Билли, который несмотря на частые аресты, распевал со своим хором в торговых центрах-с 70х годов прошлого столетия до сих пор псалмы “Перестаньте Покупать!”. Роландо красноречиво поведал мне и о сумасшедшем Джимми, который обклеил все электрические столбы Ист Вилладжа мозаичными композициями из битых тарелок. Джимми работал так быстро, что работники Кон Эдисона не успевали отковыривать мозаику, и в конце-концов сдались под его бешенным напором. Другой приятель Роландо, эксперементатор-садовод “ Фиолетовый” Адам, перевез на велосипеде тонны земли и лошадинного навоза из Центрального Парка в заброшенный двор сгоревшего здания на нижний Ист Сайд и вырастил там Райский Сад. Впоследтвии он стал легендой.

И это была лишь небольшая выборка из знакомых Роландо. В заключение, Его Подметательство Папа Мусора изрек: «Ты одна из нас, ты должна жить среди нас. Перебирайся-ка в Нью-Йорк!"

Я понимала, что один в поле не воин. Мои фантазии грозили скиснуть в Италии. Пора было сменить полушарие и попробовать удачу в Америке. К тому же, Роландо предложил временное готеприимство и даже заплатил за билет; он только что получил большое наследство.

Вот как я очутилась в Нью-Йорке.

Казалось бы-мне повезло. У меня была цель, местный друг, удобное жилье в центре города, были даже деньги на карманные расходы.

Однако возникла непредвиденная проблема: Его Святейшество Папа Мусора совершенно не походил на свой интернетный автопортет.

Он днями лежал на диване с руками вытянутыми вдоль тела, глядя в потолок, как могильная статуя кардинала Римско-Католической церкви. Поднявшись, Роландо переписывался с кем-то по интернету, мы пили чай и мило болтали, он расспрашивал с любопытством о моих приключениях, иногда делал алюминевый цветочек из консервной банки, и вскоре опять ложился спать. Грандиозные идеи, которые мы обсуждали по интернету, были припаркованы в воображаемом гараже рядом с автомобилями класса люкс.

После тысячи и одного чаепития, Роландо решил отпевать рождественские елки.

Казалось, что по Манхэттану прошелся ураган и повалил целый лес прямо на тротуар. Деревья лежали, как молчаливый упрек капризным потребителям- жителям Манхэттена.

Было решено, что клоуны подберут выброшенную елку, пронесут ее по улице с прощальной песней, водрузят деревцо на урну, украсят игрушками сделанными из мусора , а потом будут стоять под елкой и причитать о ее кратковременной кончине. Сам же Роландо собирался облачиться в одеяние Папы Мусора и с пафосом рассказывать прохожим о трагической судьбе дерева.

Роландо был настроен боевито. Но тут встал ребром вопрос: “Где взять клоунов? “.

У меня был красный нос; я его натерла сморкаясь-начинался грипп. Роландо посмотрел на меня внимательно и решил, что я ему подхожу. Так нашелся один клоун. После этого Роландо обзвонил всех знакомых и пригласил их участвовать в шествии. В результате долгих переговоров пришла лишь одна пожилая женщина одетая во все серое. В ней не было ничего особенного-она не была ни толстой, ни тонкой, ни забавно одетой; у нее даже не было красного носа, как у меня.

Со стороны наши действия, вероятно, выглядели странно. Почему-то три взрослых человека тащили елку по улице, зачем-то водрузили ее на урну, навесили на нее обрывки грязного серпанти, после чего бестолково топтались рядом, заглядывая в глаза прохожих, как будто надеясь, что кто-то полюбопытствует, в чем дело.

Прохожие отводили глаза и спешили мимо. Роландо нервно обзванивал своих знакомых и настойчиво приглашал их присоединиться к нам. Однако все они предпочитали сидеть дома в тепле и правильно делали.

После этой “акции“ я поняла, что хотя Роландо-большой выдумщик, чтобы реализовать свои идеи ему нужен был и талантливый режиссер, и практичный манаджер. А мне нужен был другой Папа. Но где же его взять?

Яркий творческий мир Манхэттена тоже оказался плодом воображения Роландо.

Увы, призывы Отца Билли перестать покупать уже давно никого не шокировали. “Фиолетовый” Адам жил у кого-то, и ничего не делал; когда его спрашивали о Райском Саде, он мрачнел и отвечал:“Городские власти вбульдозирили мой сад в землю, лучше б закатали меня катком в асфальт”. Сумасшедший Джимми месяцами “реставрировал” один и тот же столб- плод своей былой страсти. Он бомжевал на площади Астор с собакой Джейн, красочно разложив инструменты вокруг стаканчика с надписью “подаяние” .

Роландо жил в сквоте. До тех пор все, что я знала о нелегально оккупирванных домах в США шло из левой прессы, которая описывала их, как "последние неверные приюты мечтателей и неудачников". Однако там, где жил Роландо, никто не был беден- у одних жильцов были хорошие зарплаты, другие наследовали большие деньги. Кроме Роландо, никто не отличался состраданием. Скорее, жителей сквота отличала незаурядная хитрость.

Много лет назад в этом же “сквоте” состоялась выставка под названием «Мой дом- твой дом". Двери были открыты для «общественности». Художников всей округи пригласили принять бесплатно участие в выставке. Сейчас бывший организатор, наш сосед, продавал каталоги этой выставки за большие деньги, а господа “скваттеры” обсуждали, как превратить первый этаж в художественную галлерею, сдавать ее в аренду и брать четыре тысячи долларов за две недели. Предвкушая легкие деньги, никто не волновался о том, что выставлять, не говоря уже о каких-то нищих. Как это напоминало Италию! Стоило ли так далеко бежать, чтобы найти то же самое в Нью-Йорке?

Не зная, куда идти, я начала искать Веселых Революционеров в логове врага-в галлереях изящных исскусств и на вечеринках в роскошных домах Сохо . Подобные места одинаковы во всем мире: люди сталкиваются, как биллиардные шары , и тут же разлетаются в стороны.

Я оказалась совершенно одна среди огромного города.

Деньги быстро таяли, надо было скорее где-то подработать. Я заметила в прачечной клочок бумаги, где корявым почерком было нацарапано, что художнику нужен помощник. Я немедленно позвонила ему и тотчас же назначила встречу. Разглядывая меня задумчиво, мой будущий «босс», Питер, пробормотал: “Работа не тяжелая, не волнуйтесь.”

Как пародия на мои поиски “контакта с нужными людьми”, моя "работа" заключалась в ожидании работы.

Питер бродил часами по огромному лофту разыскивая нужный инструмент и никогда не находил то, что искал. Одновременно он рассказывал мне забавные случаи из своей жизни. Художнику нужен был не помощник и даже не зритель, а сушатель. Он был так одинок, что готов был платить за это: психиатр стоил бы дороже.

Мне понравился один из его рассказов. Речь шла о гомосексуале, который снял лофт Питера на месяц. Он наклонил холсты друг к другу-тем самым превратил их в стены палаток, поставил внутри кровати и начал сдавать в аренду гомосексуальным парам. Когда Питер вернулся из Парижа, он разогнал веселую компанию, и даже сейчас его трясло от негодования при воспоминании о предприимчивом шалопае.

"Но ведь это здорово!",- запротестовала я. «Он сделал из Вашего лофта временный артистический отель и изобрел новый способ выставлять картины: изнанкой наружу! Вы могли бы продать "стены" , заработать много денег, и все были бы довольны!"

Это был конец моей «работы»; видать,комментарии делали меня "overqualified”-сверхквалифицированный.

Однажды Роландо пригласил меня посетить его студию: "Ты должна это видеть! Там двадцать четыре окна! Моя студия находится в районе, где сегодня живут все настоящие творческие люди. В Манхэттене квартиры стоят слишком дорого.", обьяснил он мне. Я приняла приглашение Роландо с радостью, надеясь , наконец-то встретиться со “своими”.

Казалось, что там конец света наступил несколько десятилетий назад и ничего не пришло взамен. Все было мрачное, серое и грязное. Груды неубранного мусора валялись прямо на улицах. Поезд надземного метро, построенного сто лет назад, пролетая над нашей головой, сотрясал воздух ужасным шумом.

Огромный лофт, где Роландо арендовал угол, был разделен на десять ячеек. Они принадлежали . явно “не настоящим” художникам. Так в первый раз я встретилась с явлением «slamming”-сламминг. Пытаясь вдохновиться драматическим фоном жизни безденежных собратьев, состоятельные люди арендуют студии в заброшенных районах. Это приводит к резкому повышению цен, а “настоящим “художникам приходится убираться восвояси.

Оглядываясь, я думала: "Значит, вот каков нынче Нью Йорк... В художественных галереях выставляют мусор, богачи играются в творческих людей, дома выплевывают избытки предметов и еды на улицы...и это-все, что здесь есть?"

Ответ был поэтически загадочен- так обычно разговаривает Небо.

Мы вышли из студии. На куче старой мебели и сломанных дверей сложенных у входа, я заметила игрушечного ангела с позолоченными крыльями. Вероятно его выбросили из местной испанской церкви. У него было розовое лицо, платье из темной золотой ткани, и крылья из более яркого золота. Эта милая антикварная статуэтка , контрастировала с мрачной асфальтово-бетонной средой.

Я была рада взять ее с собой: "Не каждый день выпадает честь предложить гостеприимство прекрасному бездомному ангелу".

Видя, как любовно я украсила угол для моего ангела-гостя, Роландо усмехнулся, прийдя, как мне показалось, к сомнительному выводу:

-Теперь, когда у тебя есть все, не хватает только любимого.

-Зачем он мне нужен?, -удивилась я, -”Сейчас у меня есть защитник и друг!”

-Вот увидишь, ответил Роландо.

Роландо был прав, он появился очень скоро. Мы встретились на улице, где ж еще?

По дороге на очередную вечеринку, я спросила у высокого очкарика интеллигентного вида, где находится нужный мне адрес. Он нес тяжелую сумку велосипедного почтальона через плечо, а в руке-гитару в грубом чехле из пенопласта.

-Это неподалеку, но лучше уж я Вас провожу туда.- ответил он, вместо того, чтобы указать путь.

Непринужденно болтая по дороге, Крис сказал мне, что он по вечерам играет в метро, и добавил как бы невзначай, что спит в поезде Q ночью. Я хотела пригласить его на вечеринку: владелец лофта писал сценарий о бездомных музыкантах. Но что-то подсказало мне, что вряд ли его примут дружелюбно. Одно дело взять интервью у бездомного музыканта в кафе , с сочуствием описать его тяжелую жизнь, хорошо заработать продав сценарий-другое дело впускать к себе домой бома.

Перед тем, как расстаться, мы стояли перед дверью почти час, разговаривая о важности человеческого достоинства и отсутствии такового у всех окружающих. Обвинительная нота, с которой начался наш дуэт, продолжались на протяжении нашего романа; лишь вектор изменился со временем.

Прощаясь, Крис пригласил меня послушать, как он играет в метро, и обяснил, где его найти.

На станции, где играл Крис, было три линии. Каждые несколько минут музыку заглушал шум поезда, но затем она слышалась снова в перерыве между грохотом колес. Это напоминало человека, который читает стихи, а ему затыкают рот каждые пару минут.

Меня впечатлила его срастность. Он играл иступленно, как будто это был его последний шанс в жизни.

Вместо апплодисментов я спросила Криса:

-Чем я могу тебе помочь?

Он задумался, потом сказал:

-Мне нужно тихое место, чтобы восстановить в памяти мои песни, упражняться в пении пару часов в день не отвлекаясь, а ты должна приходить и слушать меня. Я устал играть для стены. Это все, что мне действительно необходимо.

-Разве не лучше, если ты попросишь сам за себя?

-Нет,- ответил он усмехнувшись, - Я не волшебник.

Что же, клоуном я уже была, организатором революции-тоже, теперь пришла пора идти в волшебники. Я думала, что одна из церквей непременно даст падшему ангелу, который пытается встать на ноги, поупражняться у них в пении. Не тут-то было!

Священники смотрели на меня с удивлением, когда я обьясняла свою просьбу. Тем не менее, через десять неудачных посещений, одна церковь позволила нам заниматься два часа в день в течение нескольких недель. Обычно они, как и все другие церкви, сдавали в аренду комнаты. Но теперь не было клиентов. К тому же нынче был рождественский сезон, и, кто знает, может быть, пастор не был уверен, что Бога нет.

У нас было помещение с 8 до 10 утра. Это был предбанник кухни провонявшийся кислой капустой. Однако заказ был выполнен-там было тихо и тепло. Рядом, за стеклянной дверью, толстая повариха варила в огромном котле полово для бесплатной столовой церкви. Часто в окне можно было видеть расплющенный по стеклу нос-голодный бродяга ждал завтрак.

Крис приходил на репетиции всегда вовремя, с точностью Швейцарских часов, в любую погоду, не смотря на снег и слякоть, продрогший после ночи, проведенной в поезде. Он держал свое сокровище, кучку песен, завернутых в полиэтиленовый, герметически закрытый целофан, в сумке велосипедного почтальона, которая всегда была с ним.

У него были длинные девичьи ресницы, они щекотали линзы очков, когда он щурился пытаясь разобрать наспех записанные строфы. Слабым голосом, который дрожал, как пламя свечи на ветру, пролетарский поэт исполнял свои песни для меня каждое утро.

Это не были обычные песни протеста, где часто возмущение прикрывает литературное неумение. Врезающимися в память метафорами, Крис очень ясно выражал суть дела.

Песни были замечательные, что и говорить. Но что важнее, какая прекрасная душа проступала из его стихов! Крис жил для людей потерявших всякую надежду. Он чувстовал боль обездоленных глубже, чем свою, и может быть, глубже, чем они сами. Он готов был пожертвовать всем для любимой, несмотря на ее безумие: он призывал друга не сдаваться рутине жизни, бросить все удобства, рискнуть и искать неизведанное, необычное. Крис так же был суровым судьей и предупреждал богачей, которые скупили все на свете, даже слезы его друзей, что им прийдется встретиться лицом к лицу с обворованными людьми.

Он любил и Золушку и ее лохмотья, как и я.

Вот я и встретилась с настоящим творчеством, но где и как!

После репетиции мы бродили по Манхэттану и фантазировали. Крис был не только музыкантом, но и изобретателем. Он мне рассказывал, что установит палатку на колеса, подцепит ее ​​к велосипеду, и его изобретение заменит многопудовый трейлер, которым пользуются миллионы Американцев сегодня.

Дом-палатку, о которой он мечтал, обогревали солнечные панели, а велосипеду помогал двигался в гору ветер, в безветренную же погоду - батарейки. На нем можно было исколесить весь мир, он был одинаково удобен для жизни в холодных и жарких Штатах. "Я покажу тебе Америку! Я буду рулить, а ты просто будешь сидеть и смотреть!" добавлял Крис, размахивая руками и сияя от радости.

Пока что сумка велосипедного почтальона была его передвижным домом. Там он хранил все необходимое-смену белья на неделю, носки, пару футболок, термос для воды, нитки, ножницы, зубную щетку, мыльце, мочалку, полотенце, и шерстяные рукавички, которые ему подарила мама. Это все, что Крис имел. Да он и не хотел иметь ничего, кроме абсолтно необходимых вещей.

Меня трогало, что бездомный поэт хотел не просто удобный дом; он мечтал сам изобрести свое жилье.

Мы оба приехали в Нью-Йорк в поисках "счастливой возможности", а оказалось, что мы-то и были ею друг для друга. Когда мы с Крисом целовались под моим сломанным зонтиком во время проливного дождя, я чувствовала себя абсолютно счастливой посреди города, где все куда-то спешили в поисках чего-то. Мне незачем и некуда было спешить-я уже нашла то, что искала. Тут я с удивлением заметила, что и мои мечты и наша бедность совершенно не имеют значения- все было и так хорошо .

"Сейчас мы оба находимся в свободном падении, и не за кого держаться, кроме, как друг за друга", сказал Крис, смеясь. Теперь мне хотелось одного-всегда лететь вместе в пропасть.

Улыбка Роландо расстаяла, когда я сообщила ему, что он был прав- теперь у меня появился возлюбленный, и что он- бездомный музыкант. Сначала Роландо попытался обшутить ситуацию-

"В Манхэттане полным-полно творческих холостяков, большинство из них богаты, ты тут в девушках не засидишься , почему такой странный выбор?” Потом он добавил серьезно:” Я вижу тебя в паре со знаменитым художником твоего возраста, который познакомит тебя с коллекционерами и критиками. Ты всегда поступаешь экстравагантно, но будь осторожна: обычно что-то не так, если человек бездомен! ", -предупредил он меня.

Несмотря на это, я пригласила Криса на чашку чая, чтобы показать товар лицом и переубедить Роландо. Мне казалось, что пара песен Криса сделает их закадычными друзьями.

Таща гитару и сумку, которые подчеркивали его бездомность, Крис казался неуклюжим в пустоте огромного лофта, среди тонких фарфоровых чашек для чая украшеных нежными узорами.

Не сдерживая голода он жадно набросился на пирог и умял его в один присест, не обращая внимания на ироничный взгляд хозяина. Разговор вращался вокруг жизни бездомных. Роландо расспрашивал Криса о деталях, как будто это была любопытная светская тема. После Роландо вздохнул и сказал: «Я бы хотел так жить! Не платить за квартиру, не беспокоится о деньгах, все время- твое ... Ей Богу, Mанхэттан сегодня - Мекка для бездомных. Тут все бесплатно: еда, одежда, ночные приюты. Определенно, это беззаботная жизнь, которая имеет много преимуществ. "

Крис спокойно ответил, "Да, но дело в том, что в Нью-Йорке закон запрещает прилечь на скамейку или в поезде метро на сидение, даже в парке на траву. Подумайте, как бы Вы себя чувствовали, если б в любое время, когда Вы устали и пытаетесь прилечь, кто-то бы Вам командовал: “Встать!“.

Крис сказал это в тот момент, когда Роландо собрался удобно разлечься на диване. Хозяин лофта невольно замер, услыхав суровый приказ гостя. Крис смотрел на него в упор молча. Роландо выглядел ошеломленным. Он сделал паузу, успокоился, слабо улыбнулся, и глядя прямо в глаза Криса, растянулся удобно на диване, как будто подтверждая свое превосходство.

Я не могла понять , в чем дело. В прошлом Роландо часто помогал творческим людям, у многих из них даже были психические проблемы.

Что же произошло на сей раз? Роландо не потрудился объяснить, я не стала его расспрашивать. Мне было легко сделать выбор между ними- Крис был страдающим поэтом, он пожертвовал всеми удобствами, чтобы принести свои песни людям, Роландо же был богат и эгоцентричен. Попешив сурово осудить его, я забыла, что это единственный человек, который интересуется моим творчеством.Теперь у меня не было путеводной звезды...зато у меня был Крис.

Еще будучи в Италии, я спросила приятельницу, считает ли она меня подругой. Разумеется, я надеялась услышать простое “Да!”.

-Ты персонаж из сказки, ты же не настоящая!, рассмеялась она

-Что же сделать, чтобы стать “настоящей”?

-У всех жителей земли есть тени. Ты должна найти тень по плечу.

Нью-Йорк подарил мне тень.

В тот холодный, дождливый и ветреный осенний день была годовщина смерти матери Роландо. Он уехал в другой город на поминки. В первый раз мы с Крисом могли быть наедине; до сих пор мы встречались в шумных, ярко освещенных помещениях или же на улице.

Лофт едва освещался светом из полутемного окна. Когда Крис вошел, мокрый и продрогший, я приняла деловой тон, предложила ему принять горячий душ и сменить одежду на джинсы и футболку: я их приготовила заранее.

Он с готовностью подчинился. Крис выглядел ухоженым: он мылся каждый день украдкой по частям в туалете публичной библиотеки. Но уже давно душ был для него недосягаемой роскошью. Никто не торопил его, поэтому эта процедура заняла много времени.

Выйдя из душа, Крис взорвался вдохновенным танцем, делая странные, сложные пируэты в воздухе. "Я не знала, что то ты так хорошо танцуешь! Это может быть отличный номер для уличного театра! "-воскликнула я.

"Нет"- сказал он, застенчиво улыбаясь. "Это только для тебя! Для тебя одной, понимаешь? "

Когда Крис разделся, я отшатнулось. Он был великолепно сложен, к тому же занимался спортом всю жизнь. Но теперь все его тело было покрыто огромными пятнами; они были похожи на синяки или побои-это были явные следы бездомности.

"Это первый раз, когда я могу лечь с тех пор, как приехал в Манхэттан. Сегодня исполняется ровно девять месяцев", обьяснил Крис. Он опустился на матрац медленно, с опаской, и , постанывая, замер, найдя позицию, причиняющую наименьшую боль.

Эта любовная ночь напоминала картину Эль Греко “Снятие с креста Христа”.

На следующий вечер меня пригласил на открытие выставки Бернардо, миловидный молодой человек неопределенных занятий. Он всегда одевался стильно и присутствовал почти на всех "крутых" вечеринках. Когда мы познакомились, я спросила, что он делает; Бернардо пробормотал: «Все, что не связано с деньгами."

"То же самое можно сказать и про меня", рассмеялась я.

Бернардо всегда торопился на открытие новой художественной выставки, но у него хватало времени узнать, все ли у меня в поряде. Когда у меня кончились деньги, Бернардо стал приносить мне фрукты как бы невзначай или походя совать 20 долларов, объясняя это так: "Если тебя что-то интересует, иди и посмотри, не думай о деньгах. Помни, ты находишься в Нью-Йорке, этот город полон возможностей! Ты не можешь позволить себе пропустить свой шанс только потому, что не было денег купить билет. ".

Я бы отклонила приглашение Бернардо на открытие выставки. Я посетила слишком много подобных сборищ с тех пор, как приехала в Манхэттен. Но мне хотелось попотчевать Криса “шиком”: выпить бокал вина с “классным” бутербродом, потанцевать и потереться в элегантной толпе. Увидав меня с незнакомым мужчиной, Бернардо не успел скрыть удивления, но когда я представила Криса: "Это мой друг", он улыбнулся приветливо: "О, хорошо! Великолепно, что ты привела его с собой!».

Когда мы шли к метро после вечеринки, Бернардо признался нам, что спит в офисе в обмен за административную работу, и пригласил посетить его на следующий день после рабочего дня, чтобы я могла позвонить за границу родителям бесплатно.

Такая необычная “квартира” не могла находится в обычном бизнес-офисе. Во главе стоял известный активист, посвятивший жизнь борьбе с одной из самых могущественных корпораций Америки; его “бизнесс” был разрушать их бизнес.

Небольшая настольная лампа освещала комнату. В окне бесконечный поток автомобильных огней тянулся через Бруклинский мост. Было уютно и тихо. Крис свернулся колечком прямо на ковре, как котенок, и заснул. Мы с Бернардо долго молчали, печально и бессильно глядя на него.

Как будто очнувшись от забытья, Бернардо прошептал: "Конечно, мы должны быть осторожны, чтобы никто не узнал, что он здесь. Я буду впускать его каждую ночь- вот все, что я могу сделать ".

Это был большой шаг вперед в повседневной рутине Криса. Он проснулся к хорошей новости: конец ночам, проведенных в обнимку с гитарой в метро. Цепь бездомности Криса была сломана. Первую помощь предложил парень, чья жизненная ситуация была весьма неопределенной.

Вскоре они подружилиь. Если бы Криса обнаружили, Бернардо также потерял бы свое жилье.

Однако перерыв бездомности Криса длился не долго. Бернардо приехал из провинциального городка в поисках «возможности». Очень скоро он начал встречаться с женщиной, которая владела несколькими магазинами дизайна. Бернардо сообщил мне коротко по интернету. "Извиняюсь за хороший поворот событий для меня, но я не буду спать в офисе ни сегодня, ни в ближайшем будущем. Попробуй найти другое место для Криса. Кто-то где-то поможет ему! "

Одно дело рискнуть временным жильем, другое- рисковать продвиженем вверх по социальной лестнице. Такова дружба Нью-Йоркского разлива.

Крис опять оказался на улице.

Отставив свою обычную вежливость, Роландо категорически запретил мне приводить кого-либо

к нему домой. Мы могли встречатся с Крисом внизу сквота на пару часов в "галерее"- большом, пустом пространстве без подогрева. Был канун Рождества, все было закрыто. Неподалеку, на фасаде “артистического” отеля Челси, висела вывеска между двумя балконами:” Верните в Нью-Йорк бардов!” . Это выглядело насмешкой над нами.

По дороге на свидание Крис сильно промок. Он дрожал от холода, а согреться было негде. Сдвинув вместе несколько стульев, я соорудила кровать, он упал мне на колени, и сразу же глубоко заснул. Было очень холодно, но я старалась не шелохнуться, что б не разбудить его.

Мне пришло в голову, что мы похожи на "Пьету" Микеланджело. Восхищаясь этой статуей много раз в соборе Святого Петра в Риме, я не знала, как беспомощно и безнадежно чувствуешь себя, держа на коленях изможденное тело любимого.

На следующий день, я обзвонила всех своих знакомых художников и активистов пытаясь пристроить Криса хоть на рождественские праздники, и в результате поняла, что Бернардовский “кто-то"-это я.

Половина дома, где жил Роландо, пустовала. Подвал был полон старого хлама, а на первом этаже, рядом с галереей, была комната, где жильцы держали велосипеды. Там было грязно и холодно, но места на полу было достаточно, чтобы оставить Криса на ночь. Как Бернардо, я рисковала своим жильем, если б Криса обнаружили, но я решила его спрятать.

Десять дней спустя Криса нашел сквоттер. Он искал поздно вечером что-то в кладовке.

Что же, мы находились в свободном падении.

 "Похоже, что мы втроем окажемся бездомными", шепнула я моему золотому ангелу. "Сделай что-то, если можно, пожалуйста! "Я вложила в его крошечные руки маленькую куклу с гитарой, как представителя моего друга; я тоже нашла ее на улице.

Ангел задумчиво глядел синими нарисованными глазами на существо, вверенное ему в объятья.

"Счастливый случай" пришел благодаря Джимми, мозаичному художнику. Чтобы пережить зиму он нашел небольшую комнату в Бруклине. Владелец согласился встретиться в тот же день. Он не требовал ни отчета из банка, ни рекомендательного письма с работы-мы немедленно заключили сделку.

Наше новое жилище было расположено в районе, где живут “настоящие”. Дом находился за углом от студии Роландо. Это была крошечная комнатка с двуспальной кроватью, ничего больше не могло там поместиться.

Когда я встретила Криса, я протянула ему ключ к нашему новому жилью. Он был поражен, но не обрадовался. У меня промелькнула нелепая мысль, что он предпочел бы видеть и меня бездомной. Пытаясь пробудить его от оцепенения, я стала его тормошить: «Ты больше не бездомный! Разве ты не рад ?"

Крис обнял меня, спрятал лицо и пробормотал:" Любимая, мне нужно привыкнуть к этому. Дай мне время ".

Вопреки моим ожиданиям, жизнь в Бруклине с талантливым поэтом напоминала мелодию,

застрявшую на повороте поцарапанной пластинки. Бедность ежедневно прокручивала для нас

один и тот же ролик : забор, увитый колючей проволкой за окном, грязный Американкий флаг над ним, рвота пьяницы-соседа на полу в туалете, спокойно гуляющие мыши в корридоре, голый Джимми, который размахивал кувальдой и угрожал всех убить, если к нему будут относиться неуважительно....

Когда в доме топили, батарея жарила так, что комната превращалась в раскаленную сауну, даже бич Нью-Йорка-тараканы и клопы у нас не приживались. В нашей конуре можно было находиться только при открытом окне. Но окно тоже было сломано, его можно было или держать закрытым или распахнутым настежь. Нормальная комнатная температура была роскошью, поэтому мы спали в зимней одежде перед открытым окном, из которого дул ледяной ветер. Я не умела чинить окна и батареи, а мой “изобретатель” не хотел этим заниматься.

Я не настаивала, чтобы он что-то делал против воли. Мне казалось, что любому человеку нужно какое-то время, чтобы прийти в себя после длительной бездомности. Но время шло, а Крис делал все меньше и меньше. Получалось, что Бездомность была его настоящей Музой. Без нее Крис даже играл на гитаре нехотя и нерегулярно. Свободное падение ему было необходимо, чтобы мечтать, чтобы что-то делать, чтобы любить.

Я была совершенно сбита с толку происходящим. Пытаться чего-то добиться в подобной компании было все равно,что плавать с булыжником, привязанным к ногам. Несмотря на это, я иногда кое-чего добивалась. Тогда Крис столбенел от изумления, потом начинал суетиться, чобы не потерять “счастливый шанс” и все портил. Трудно сказать, что было хуже-его неверие в меня или же нелепое поведение когда что-то наклевывалось.

В 70е годы целые районы Нью-Йорка были выжжены, создались “сквоты”. Многие ловкие ребята не упустили возможность прихватить землю, чтобы якобы разбить на ней “общественные садики”: зарегистрировали ее на свое имя, обнесли решеткой и повесили большие замки. Ключ выдавался только друзьям.

В лучших случаях владельцы вскопали несколько грядок и вырастили там цветочки, но чаще земля оставалась неиспользованной; владельцы тратили все силы на то, чтобы юридически удержать участки- они обьединились в сообщество, давали интервью прессе, все вместе занимались демагогией.

Совершенно случайно я познакомилась с Анжелой, владелицей одного из таких садиков в Гарлеме. В нем не было ничего особенного: земля с вытоптанной травой, чахлое дерево и маленькая избушка. Все это было ограждено высоким забором и увито колючей проволкой.

Этот клочек неасфальтированной земли находился неподалеку от Музея Современного Исскусства, место было бесценным. Вот один “крутой” и стал подумывать, как бы “выкурить” оттуда нынешних владельцев и сделать там платный паркинг. Анжеле надо было срочно симулировать деятельность, чтобы удержать за собой садик. Сажать цветочки было поздно, поэтому она решила устроить выставку картин. Этого тоже было недостаточно, чтобы отбиться от капиталистической акулы. Тут появилась я с предложением сделать штаб-квартиру Веселой Революции.

Анжела явно не поняла ни слова из моего манифеста, однако я ей приглянулась. Она сразу же предложила мне стать художественным директором садика; за это я могла жить в избушке. Она уже протянула мне ключ, но я попросила ее дать мне посоветоваться с Крисом.

Крис привык, что его отовсюду гнали, отказаться от земли в Манхэттане казалась ему безумием.

Захлебываясь от энтузиазма он описал мне , как установит щиты, чтобы уменьшить шум улицы, в каком месте построит сцену, как ее осветит, и как он будет петь там по вечерам.

Я слушала его и вспоминала нашу батарею и окно. К тому же я не видела места, где мне делать выставки, а Крису и в голову не пришло, что мне тоже что-то нужно. Но самое главное- очень уж мне не хотелось покрывать вранье хваткой активистки из Гарлема, я это уже проходила с Мафией на юге Италии.

Пока я колебалась “быть или не быть?”, позвонила Анжела и поросила встретиться с местным художником. Он хотел обсудить со мной участие в будущей выставке и просил подьехать к нему на угол 120й улицы и Бродвея, где он продавал свои произведения. Я рассеянно ответила, что сейчас картины можно вешать только на колючую проволку забора, так что эта встреча ни к спеху. Анжела сразу же ретировалась, но Крис стал убеждать меня, что мы должны немедленно поехать к местному художнику. Он обьяснил мне, что черные жители Гарлема веками страдали от расизма, поэтому белые люди обязаны вегда делать первый шаг им навстречу и всячески подчеркивать свое расположение. Я начала сомневаться не подлизывается ли он к Анжеле на всякий случай, из боязни потерять место, но Крис так горячо настаивал, что я поддалась его просьбам и мы потащились на угол 120й улицы и Бродвея.

На указанном углу стоял громадный детина с физиономей гангстера и продавал зажигалки сделанные в Тай Ване. Я дружелюбно представилась, но он проворчал, “Нам не нужны белявки. Мы и без вас справимся. Я порву пасть любому чужаку, который попытается влезть в наш сад. Он принадлежит людям Гарлема!”

Вот тут-то и проявить бы Крису понимание к многовековым страданиям черных, но он ни за что не хотел потерять “общественный сад”. Он сжал кулаки и приготовился драться. Мне пришлось разнимать двух рычащих мужчин.

Как случилось, что меня так резко увело в сторону от цели?

В отличие от Роландо, который поддерживал мои самые невероятные замыслы, Крис никогда не обращал внимание на то, что я сделала или хотела бы сделать. Мои попытки найти бесплатное помещение и создать там творческий центр казались ему бредом: “В Нью-Йорке каждый сантиметр кому-то принадлежит и стоит огромные деньги. С какой стати кто-то даст тебе помещение валять дурака?”

Когда я пыталась обсудить манифест Веселой Революции, он прервал меня сердито: «Перестань говорить образно! Если ты хочешь, чтобы люди что-то сделали, надо сказать им, “Вот место, вот длина, вот ширина. Выкопайте здесь яму, вбейте тут столб . Вместо этого ты всегда обьясняешься поэтическими, сложными, часто непонятными, образами. "

Не говорить образно? Странное требование, особенно когда оно исходит от поэта.

Я бы дралась, царапалась и кричала, защищая до последнего вздоха мое право и способность говорить образно. Но тогда, разглядывая все сквозь искажающую линзу жалости, я сдалась без боя.

Теперь мы бродили по Maнхэттану порознь.

Роландо был прав- действительно там жило много чудаков. Но все они, подобно посетителям моей первой выставки в Милане, были помешаны на своих причудах. Они совершенно не годились в сообщники.

Был разгар моды на на велосипедные такси: двухместные кареты с откидной крышей прицепленные к тяжелому велосипеду. Мне очень хотелось поводить это громоздкое сооружение самой. Я уговорила одного таксиста дать мне повалять дурака и покатать его по Манхэттену. По дороге он признался мне со вздохом, что ночует в карете такси, потому что не может позволить себе оплачивать две квартиры.

-Что в квартире, за которую вы платите и где она находится? .

-Шестьдесят кошек. Только содержание квартиры стоит мне две тысячи долларов в месяц, плюс я плачу доверенному лицу за заботу о кошках. Моя же квартира находится в столице-Вашингтоне. Раньше я жил там, но потерял работу и переехал в Нью-Йорк. Так что квартира у меня в одном городе, а работа в другом.

Меня тронула самопожертвенная любовь таксиста,

-Почему бы Вам не привести животных сюда и снять квартиру скажем, в Квинсе?"

-Очевидно, что у Вас нет домашних животных." усмехнулся таксист, Кошки имеют свои привычки, они знают, как войти и выйти из здания, они не будут счастливы в другом месте!

Меняя тему, которая была слишком эмоциональной для него, он полюбопытствовал, что привело меня в Нью-Йорк. Я продекламировала манифест Веселой Революции; таксист согласился, что без чего-то подобного Нью-Йорк обречен. Прощаясь, он добавил: "Всякий раз, когда Вы нуждаетесь в такси, звоните мне-я с удовольтвием буду возить Вас бесплатно."Выиграв поддержку масс, теперь я могла рассчитывать на «экологические” бесплатные поездки по городу...

Другая чудака, Ширли, была известна всему городу тем, что защищала столетние деревья в парке Джоржа Вашингтона: городские власти почему-то решили их срубить. Мы познакомились на собрании в прогрессивной церкви , где все единодушно протестовали против правительсвенного решения . По окончанию, Ширли пригласила меня на обед:

-Я живу близко, за углом.

Мы поднялись по старым ступеням скрипучей лестницы; на площадке перед дверью, Ширли сказала: «Подождите меня здесь. Моя квартира так забита вещами, что я едва могу войти в нее сама.”

Действтельно, когда Ширли открыла дверь, я увидала сапоги, чемоданы, тумбы, кухонную утварь-все это было беспорядочно нагромождено друг на друга и напоминало сюрреалистическую инсталяцию.

На самом же деле, это был настоящий, хоть и непроходимый, вход в человеческое жилье.

Ширли проворно вытащила пару чемоданов на лестницу и начала быстро перекладывать и переставлять предметы. Свободного места было так мало, что ей ничего не оставалось, как складывать вещи позади себя, как бы замуровываясь в хаосе своей болезненной привязанности к предметам.

Примерно через полчаса, когда мне уже надоело ждать и я собралась уходить , Ширли появилась с двумя тарелками супа. Суп был превосходный, подала она его в каких-то очень необычных, изящных белых пьялушках. Во время разговора, она весьма подробно и явно со знанием дела, описала сцену социально протестующего Нью Йорка.

По ее рассказам получалось, что в основном протестуют богатые бездельники, да и то-только когда их заклинивало на какой-то теме. Считалось хорошим тоном иметь социальное хобби, где на узко очерченной теме можно было избавляться от неврастении. Кто-то защищал котов, кто-то беспокоился о деревьях, кто-то потерял сон из-за прав голубых, кто-то переживал о тающих ледниках .

Несмотря на мало обещающее начало, мы остались довольны друг другом. Странность обедов на лестничной площадке перед квартирой без входа аппелировала моей любви ко всему необычному. Ширли же была рада найти человека, который относился терпимо к ее, мягко говоря, нестандартной подаче еды. Впоследствии, она повторяла приглашения на обед много раз, и я всегда с радостью соглашалась. Я надеялась, что в конце концов она пригласит меня “врыться” вместе в загадочное пространство. Это не произошло.

А вот еще одна “находка”. Я шла по улице. Ко мне подошел высоченный чернокожий красавец в модном гимнастическом костюме и попросил доллар. Я рассмеялась:

-Осторожно! Вот прийду сюда, начну с Вами конкурировать и украду Вашу работу: у меня у самой кончаются деньги.

Нищий галантно представился и, указывая на элегантный бар, сказал,

-Я обычно ем здесь. Как раз сейчас обеденное время, давайте поедим вместе, я угощаю.

-Это место выглядит безумно дорогим. Кажется, у вас нет денег? ", спросила я, изумленная неожиданным поворотом разговора.

-Не беспокойтесь о деньгах-я лучший попрошайка Манхэттена! В счастливый день я могу заработать до 700 долларов. - ответил он гордо , вызывая мое любопытство.

Во время ужина нищий объяснил, что ключ к "сбору денег" - динамичный облик. "Жители Нью-Йорка всегда торопяться, они относятся лучше к человеку, который похож на одного из них. Я напоминаю их соседа-эдакого спортивного парня, который заботиться о своем здоровье. Им это понятно и симпатично, они с удовольствием дают мне деньги. " Он так же поделился своей мечтой стать моделью, обьяснив, что пришел в Нью-Йорк пешком из Штата Луизиана, с юга, и несмотря на многочисленные попытки устроится хоть куда-то, ему это пока что не удалось. Пришлось попрошайничать.

Делясь тайнами мастерства и сплетничая о «звездах» Нью-Йоркских нищих, мой новый знакомый утверждал, что все они единодушно считают его не просто восходящей звездой, а самым ярким светилом в их созвездии. Впоседствии, приглашая меня в очередной модный ресторан, он вдохновенно читал лекции о том, что здоровое питание необходимо для поддержания динамичного стиля жизни и для правильной работы организма.

Я относилась к нашим обедам, как к вкусным анекдотам с сюрреалистическим привкусом, пока мой знакомый не показал мне свое убежище.

Он спал в интернет-кафе в китайском квартале. Внутри было несколько рядов мягких кожаных кресел, поставленных перед компьютерами; все пространство было освещено приглушенным светом. Там спало много людей, а хозяин делал вид, что не замечает этого. Я поняла в какой нищете живет мой "ресторанный гид"- он бездомный человек, у него даже не было такой конуры, как у меня с Крисом. До меня наконец дошло, что его приглашения на обед были отчаянной попыткой восстановить чувство собственного достоинства.

Мне стало стыдно. Не очень-то я отличалась от посетителей галерей и роскошных вечеринок. Подобно им, я разглядывала все вокруг с любопытством, но не чувствовала боль других людей, как свою. В первый раз со времени моего прибытия в Нью-Йорк я оглянулась внимательно, и как Алиса, переступила запретную черту. Но я попала не в страну чудес, а в город за чертой бедности.

Измученные люди спали в поездах метро; над ними плакаты поучали граждан не давать денег нищим, а жертвовать их организациям, которые "действительно помогут бедным".

Рекламы, размещенные в каждом вагоне метро, командовали: «Если вы видите что-то не то, скажите нам". Я часто замечала, как полицейский приказывал немедленно встать изможденному человеку, который осмелился протянуть ноги за пределы своего сидения. Граждане самой великой демократии в мире наблюдали это молча или же отводили глаза.

Как Роландо предсказывал, уличные “хэппенинги” были везде- часто можно было видеть

хорошо одетого, явно недавно бездомного человека, лежащего на земле, без всякой прежней респектабельности, в калейдоскопе крови и слюны.

Папа Мусора показал мне, где можно достать отличный бесплатный хлеб. По закону пекарни должны были выбрасывать в конце дня непроданный хлеб. Одна пекарня оставляла его на обочине в пластмассовых прозрачных мешках. Это позволяло бедным людям, торопясь, украдкой, по-воровски, урвать буханку хлеба прежде, чем ее присвоят благотворительные организации. Прохожие идя мимо журили их , как воришек.

Чем больше я наблюдала, как "помогают" бедным людям, тем больше понимала, что помощь бедным на самом деле прибыльный и процветающий бизнесс. Деньги, еда и одежда, никогда не выдавались ​​непосредственно нуждающимся, их всегда распределяли богатые посредники. Коррупцию диктовал сам процесс пожертвования. Чтобы получить ненужные вещи и еду , нужно было зарегистрироваться некоммерческой корпорацией, снять офис, нанять штат высокообразованных администраторов. Все это очень дорогие игрушки. Закон обязывал профессоналов Кровоточащего Сердца щедро оплатить себя, потом своих работников, и уже в самом конце разрешалось вспомнить о бедных.

Пытаясь понять, что происходит, я встречалась с многими активистами. Эти люди провозглашали интерес к экологии, социальной справедливости и общественным измененим. Я заметила, что все копируют одну и ту же формулу : сформулировать проблему, написать заявку на грант, получить его, создать группу для управления грантом , после чего искать новые идеи для других грантов.

Коррупция процветала благодаря всеобщему безразличию. "Обычные люди", которые жили за плотно закрытыми дверями зданий Манхэттенских квартир, делали вид, что не замечают, как благотворительность превратилась в издевательство над этим словом. Богатые были бессердечны со «стилем»: в самых фешенебельных районах Манхэттена, мусор запирался за элегантными железными решетками, а ярко начищнные медные замки на мусорных баках дважды защищали его от возможной кражи. Это понятно- вид бедности был неприятен владельцам особняков.

Увы, бездомные сами часто не упускали возожность извлечь выгоду из страданий себе подобных.

Я это поняла познакомившись с ''президентом Бездомных". Колоритный персонаж, бывший наркоман, он организовал нищих в законные команды попрошаек. Большие надписи "пожертвования" на огромной пустой пластмассовой бутылкой можно было бы принять за минималистские установки, устроенные художественными галереями Челси, если бы человек, сидящий за ними, не умолял: "Помогите бездомным! Каждая копейка важна! Измените что-то! ". Время от времени, спеша мимо, некоторые прохожие бросали 25 центов в банку. Такие надписи, принадлежащие «Организации Обьединенных Бездомных" можно быо видeть во всем Манхэттане. Они предоставили столы и бутылки для попрошайничества в видных местах, а нищего, как "адвоката своей организации", не трогала полиция.

Со временем я узнала, что эти «станции попрошайничества" не были бесплатными. В конце смены, каждый нищий должен был сдать 15 долларов в банк организации или рисковал быть заменен другим на следующий день. Но "день" был на самом деле только третью дня, называемым «сменой». Три человека должны были использовать эту банку каждый день, сдавая 45 долларов в организацию, независимо от того, как много или как мало мелочи было собрано за день.

"Копейку для бездомных! Одна пенни для бездомных, пожалуйста! Даже одна копейка важна!" можно было часто услышать проходя по улице. Если подсчитать эти копейки, действительно, они имели значение: 300 столов, 3 смены с каждого, вместе приносили 45 долларов в день с каждого стола, или 13500 долларов в день со всех столов, или 94500 в неделю, и все это не облагалось налогом, и все шло в “Организацию Обьединенных Бездомных” .

Им не нужна была моя Веселая Революция, и Криса она тоже не интересовала. Теперь он проводил время в поисках окурков марихуаны-их можно было найти в изобилии перед роскошными отелями. Это была его ежедневная затяжка счастьем. Через день он играл на гитаре в метро. Он гордо возвращался домой с 15 долларами, выкладывал монетки на кровати. Так кот, подчеркивающий свое трудолюбие , кладет полуживую мышь у ног хозяйки.

Ночью мы обнимались в поисках тепла, часто меняя место возле разбитого окна, из которого дул ледяной ветер.

Крис часами глядел перед собой в темноту. Когда я обеспокоенно спрашивала "Что случилось?" он объяснял загадочно: "Кажется, что ветер шепчет мне:" Вспомни, вспомни, вспомни...” Вместо того, чтобы присоединиться к ветру, сбитая с ног состраданием, я делала все возможное, чтобы он забыл о недавной бездомности. Глядя на меня со снисходительной улыбкой, Крис говорил : "Ты думаешь, что спасла меня от жизни на улице? Нет, ты спасла меня от жизни без любви. ».

Неудивительно, что мы застряли где-то под “ми минор”, в то время, как жизнь звучала "sharp”-остро и "flat”-плоско.

"Пора выбраться из тупика нищей богемной жизни, иначе как ты сможешь сделать что-либо стоящее?"-посоветовал мой старый друг Том, и пригласил меня присоединиться к нему на ферме.

Том прославился своими книгами предсказывающими расспад промышленного сельского хозяйства. Когда Том заработал большие деньги, он купил огромный участок земли, где было несколько домов, амбаров, и церьковь в которой он поселился. Том надеялся вместе с сыном превратить землю в образцовую экологическую ферму.

Провал был гарантирован с самого начала: сын разговаривал с отцом презрительно, а Том чуть ли не подлизывался к нему. Вероятно дело было в том, что Том разошелся с женой, когда сын был малышом: мальчик вырос без отца и никогда не простил это Тому.

Два года спустя после подписания контракта отец и сын могли прийти к согласию только в одном-сдать оружие соседу, чтобы не застрелить друг друга.

Мое появление с Крисом произошло сразу же после их разрыва.

Несмотря на социальное неравенство, мне казалось, что Крис и Том удивительно похожи: оба были выходцами из “мидл класса”, оба выросли в благоустроенном буржуазном пригороде города Детройта; оба много путешествовали, оба были великолепно начитаны и отличались крайней нетерпимостью к социальной несправедливости.

Свобода, равенство, человеческие права и честь, были основной темой их произведений . Что же касается прав женьщин, калек и меньшинств, и Крис и Том готовы были защищать их до бесконечности с пеной у рта.

Мне казалось, что отныне ведущей темой на ферме будет "строительство прекрасного экологического будущего".

Мы удобно разбрелись по просторной неосвященной церкви которую Том использовал как дом. По моей просьбе Том дал Крису огромную комнату с причудливо вырезанным потолком и стрельчатыми окнами, где он мог петь и разрабатывать проэкт своего дома установленного на велосипеде.

Я выбрала себе комнатушку без окна, где был только столик для компьютера, и начала писать, положив рядом затычки для ушей, чтобы ничто меня не отвлекало от работы. Хозяин работал внизу в просторном холе, он торопился кончить статью, осуждающую практику Монсанто продавать кастрированные семяна фермерам. Как я уже упомянула, Том был прогрессивным журналистом и писателем- в своей работе он отличался незаурядной смелостью.

Все было очень удобно, благоустроено. Мы ели втроем, я варила и убирала. По утрам мы с Томом сажали семена в только что вспаханную землю огорода. В полдень Том напивался в одиночку. Крис проводил все свободное время на интернете. Не было ни пинг-понга идей, ни длительных прогулок в лесу, ни путешествий. Вроде бы я жила у моего лучшего друга, любимый был рядом, но было так тоскливо, что хотелось выть по-волчьи от одиночества.

Рассказ, который я писала, был закончен, но он так и остался лежать на столе, как ненужные бумажки на протяжении нескольких недель. По вечерам они вдвоем смотрели старые фильмы, по ночам мы вдвоем спали. Но теперь былую нежность заменил невротический секс-тщетная попытка восстановить мир после очередной ссоры.

Любовь заглохла, как мотор самолета. Опять началось свободное падение, только сейчас мне не за кого было держаться.

Прекрасная незнакомка, сельская весна, предлагала подружиться. Но мне казалось, что я замурована заживо в каменной церкви, где мы жили.

Когда Том работал редактором, он при малейшей возможности заказывал иллюстрации для своего журнала и всегда очень хорошо платил. Тогда я жила в достатке, а сейчас у меня не было ни копейки. Теперь мой старый друг объяснил, развязанно подмигивая, что он всегда верил в «биологическое разнообразие": давать работу красивым женщинам, чтобы наслаждаться их компанией. Продолжая развивать тему, он сладострастно описал мою фигуру, когда я была моложе. Мой чувствительный лирик и страстный защитник чести в песнях, слушал молча “воспоминания” Тома, опустив глаза, как монахиня.

В прошлом Том с радостью приглашал меня на ужин, ободряюще приговаривал: «Набирай, накладывай, наваливай!"и щедро делился всем во времена моих прежних посещений. Теперь он вдруг сообщил, что в целях экономии горячей воды, и чтобы не изнашивать насос, мы не должны принимать душ. Протирать тело мокрым полотенцем, пропитанным водой, было достаточно, по его мнению.

Крис следовал за богатым хозяином дома повсюду, принимая его сторону в каждом разногласии между нами. Чтобы сблизится с Томом еще больше, он стал напиваться по вечерам до обморочного состояния. Раньше он никогда не пил.

Самое страшное, я обнаружила, что у Криса отличные рефлексы: он не терял времени на переключение с менее выгодной хозяйки на более выгодного хозяина. Я ошибалась, подозревая, что: “Увы, он счастия не ищет...”-Крису очень нравился дом Тома: бедняга лез из кожи вон, чтобы удержать “счастливую возможость” и наконец-то хорошо пристроиться. А вот у меня рефлексы были замедленные - я все еще думала о нас с Крисом “мы”...

Мне было ясно, что наше "приземление" на ферме кончится крахом.

Разрыв произошел, когда я попыталась организовать отьезд с фермы. Это было не просто; дом Тома находился в дремучем лесу далеко от дороги; к тому же нас никто не ждал и у нас не было денег, чтобы снять где-то квартиру. Оставались мои родственники и друзья, но надо было с ними связаться и обяснить внезапный приезд. Я посвятила Криса в мои планы, предупредив его, чтобы он ничего не говорил Тому до поры до времени: наш друг вел себя все более и более нагло. Мы рисковали, что разозлившись спьяну, он просто напросто вышвырнет нас из дому.

-Я отсюда не собираюсь никуда ехать, мне здесь хорошо. Если у тебя есть жалобы, обсуди их с нашим хозяином.

-Бог с тобой, что тут обсуждать, Том не в себе и это очень плохо кончится если мы не распрощаемся вежливо и как можно скорее.

-Если ты недовольна жизнью здесь, уходи тотчас же!

После этого Крис побежал к Тому, который был уже пьян вдрабдан, и как ребенок жалующийся маме на младшую сестричку, рассказал ему слово в слово все, что я просила держать в тайне. Том вскипел от ярости.

-Ты недовольна? Чью пищу вы едите? В чьем доме ты живешь?

- Я уеду отсюда завтра же утром. Или ты, как Крис, хочешь чтобы я ушла в ночь?

-Да иди ты на...- проворчал Том и пошел спать.

Крис не оставлял меня в покое. Следуя за мной по всему дому, тарахтя, как пулемет, и вытаращив глаза, он орал, что если у меня осталась хоть капелька чести, я должна покинуть дом Тома немедленно. Теперь он открыто высмеивал все, что я пыталась сделать до сих пор.

-Ну, давай-найди помещение для сказочной идеи: сейчас оно тебе как раз пригодится! Ты-принцесса, сбежавшая из замка, ты думала, что бедность это игрушка? Посмотрим на тебя, когда ты отведаешь бездомность!

Я попыталась защититься:

-Сейчас мы равны-нам одинаково некуда деваться. Но я не подлизываюсь из-за тарелки супа и крыши над головой. Что случилось с тобой?

Непризнанный бездомный поэт сурово осуждал все вокруг, но даже слово неприятной правды о нем самом было для него невыносимо-Крис плюнул мне в лицо.

Теперь я бы не осталась до утра даже под дулом пистолета. Дело было не в Крисе и не в Томе. Свободное падение кончилось . Я врезалась в реальность с лету. Место аварии было усеяно лишь троеточиями и вопросительными знаками.

Я села на велосипед и поехала в ночь.

Куда мне было деваться, кроме как вернуться назад в Манхэттан? По мнению Роландо именно там встречаются все мечтатели и чудаки, по мнению Криса-все изгои. Вот я и вернулась к истокам, как мечтатель и изгой.

Некоторое время я шла вперед по инерции. Ко мне подошел молодой человек и попросил пожертвовать хоть что-то ассоциации, которая содержит приют для бездомных в этом районе. "Спасибо! Сегодня я сама бездомная. Где ваш приют? ", рассмеялась я, удивив нас обоих ( мне самой не пришло бы в голову пойти в приют). Поскольку я не потерялась по дороге на вечеринку, а спросила, как пройти в убежище для бездомных, он не стал провожать меня, только обьяснил, как туда пройти.

Перед входом в здание приюта уже выстроилась очередь примерно в пятьдесят человек. Один мужчина был только в брюках, с обнаженным торсом, а ночь была холодная. Оставив свое место в очереди, я побежала к охраннику, заслонявшему вход, и потребовала немедленно найти пальто или одеяло для раздетого человека. Не пошевелив бровью, охранник презрительно процедил сквозь зубы, что в в политику их организации не входит раздавать одежду. 

Во время нашего спора я заглянула внутрь убежища. Это была огромная комната, ярко освещенная холодным неоновым светом; в середине стояли ряды аллюминевых скамеек, подобных тем, что используют в аэропорту. Вдоль стен, в позах офицеров СС, так, как они изображаются в советском кино, стояли охранники с жесткими уголовными лицами и донельзя накачанными мышцами.

Тем временем, очередь измученных людей, ожидающих под дождем убежища, увеличилась. Эта мрачная сцена происходила на площади, окруженной небоскребами с роскошными кондоминиями. Сжав кулаки, я воскликнула: "Неужели же люди, которые живут в этих домах, не замечают все это?"

"Замечают, конечно, но они слишком выживанием, у них нет времени заниматься проблемами других людей. Я сам тут живу. ",-тихо ответил прохожий. Затем он спросил: “А что собственно случилось? Я видел издали, что Вы о чем-то спорили с привратником.”

Я показала на полураздетого человека, который уже посинел, но не оставил места в очереди, и обьяснила прохожему суть дела. “Понятно”,-сказал он.

Не прошло и пяти минут, как он вернулся с теплым свитером, отдал его бродяге, опять подошел ко мне и спросил: ”Извините за любопытство, а что Вы тут делаете?”.

Успокоившись, я обьяснила ему, что очутилась тут проездом, хотела пересидеть ночь где-то внутри перед тем, как продолжать путешествие. Он понимающе улыбнулся и предложил: " За углом очень хорошая чайная, она открыта двадцать четыре часа в сутки, там огромные мягкие диваны. Мне, честно говоря, не спится, и раз уж мы познакомились, давайте проведем ночь где-то болтая ".

Раньше я бы не стала разговаривать с подобным человеком: он явно не содержал 60 котов в городе Вашингтоне, он безусловно не спал в метро в поезде Q на протяжении девяти месяцев, и врядли собирался приносить в жертву роскошные автомобили. В нем не было ничего экстравагантного-какой-то хорошо одетый человек с хорошими манерами, вот и все-ну что тут интересного? Но сейчас у меня не было никаких планов, поэтому я приняла его приглашение с удовольствием.

Через несколько минут, как по мановению волшебной палочки, окружение изменилось. Теперь я полулежала на мягком бархатном диване, вроде пирующего Римского Патриция; приглушенный свет старинных зеленых абажуров создавал домашний уют.

Мой новый знакомый расположился напротив. Когда он снял пальто, я увидала, что он одет очень богато и со вкусом. Стильный сотовый телефон, золотая авторучка, изысканный кожанный бумажник и записная книжка в роскошном переплете хорошо отрепетированным хором убеждали, что деньги для него не проблема.

Он явно не был поклонником Отца Билли и его псалмов “Перестаньте Покупать!”.

Предложив мне заказать все, что хочу, он начал переговариваться с кем-то по телефону, проверяя все ли готово для важного мероприятия, запланированного на завтра. После, он объяснил мне, что владеет успешным бизнессом по организации банкетов.

"Смешно получается-я живу в крохотной квартирке в Манхэттане, хотя у меня есть огромное здание в Квинсе, я держу там столы для банкетов. Я болен хроническим недостатком времени, мне нельзя покинуть Манхэттан даже на пол дня. Впрочем, хватит обо мне, скажите, что случилось с Вами? "- спросил он.

Опустив мою любовную иссторию, я рассказала о попытках найти свободное бесплатное пространство, чтобы создать место Идей в штаб-квартире Веселой Революции. Прекратив ковыряться в пирожном, я вскочила с дивана, и скорее, чтобы вспомнить себя, чем для него, звонко и уверенно продекламировала манифест Веселой Революции, не только призывающий, но и обьясняющий , как реформировать все вокруг.

Отсутствие Криса давало себя знать-я опять заговорила о своих мечтах. Образно.

Деловой человек, не жалуясь на метафоричность и сложность Манифеста, не интересуясь, где вырыть яму и вбить столбы, вынул ключ, нацарапал несколько строк на листе бумаги, и сказал просто и буднично: «Это адрес моего склада в Квинсе, Вы увидите-пространство огромное, оно подходит для общественных мероприятий. Там так же можно жить -есть кухня, душ, мебель. Делайте все, что хотите. К сожалению, я не могу Вас проводить. Ночь почти что кончилась и через пару часов я должен быть на работе. Когда-нибудь опять увидимся, но это будет не скоро. Впрочем, я уверен, что Вы прекрасно разберетесь там без меня.".

Как ни прадоксально, когда я перестала искать и добиваться чего-либо, без малейших усилий я получила то, о чем мечтала, приехав в Нью-Йорк.

Можно было бы превратить огромный склад в штаб-квартиру Веселой Революции, устроить там студию и выставлять мои коллажи; обеспечить всех бездомных творческих людей Манхэттана местом, где жить; предоставить левому искусству сцену...

Но достигнув цели, я поняла, что, все это не нужно-ведь сокровища не имеют смысла, если нет людей, с которыми хочется ими поделиться.

"Давай опять разговаривать метафорами, как раньше! Ничего, что сложно и порой непонятно. Главное-обязательно будь рядом... " попросила я Небо.

Оно слушало меня молча, глядело глазами Любви, задумчиво размешивало что-то в душе; смешно вытянув губы, долго остужало перед тем, как отхлебнуть глоток.

Несколько лет спустя...

Роландо проснулся и развил бешенную деятельность-он организовал женский кооператв по прозводству игрушек его дизайна в Индии. Ему помог пробить брешь в местной бюрократии глава коммунистической партии, а деньги на создание кооператива он собрал тусуясь на вечеринках в Манхэттане.

Сумасшедший Джимми получил субсидированную квартиру в Манхэттане и живет в ней со своей собакой. Студенты Университета сделали для него веб сайт, благодаря этому он неплохо зарабатывает.

Роман Бернардо с богатой художницей скоро кончился, он пристроился жить в другом офисе. На сей раз окна его жилища выходили на двор психбольницы и , как он мне сообщил, ему казалось, что он лично побывал в аду. Бедность пошла ему на пользу, он опять стал помогать бездомным.

Том вышвырнул Криса из дому на следующий же день после моего бегства. Много лет спустя он позвонил мне как ни в чем ни бывало, и сообщил , что стал завсегдатаем общества “Анонимные Алкоголики” и перестал пить. Ему не пришло в голову извиниться. Он продолжает борьбу за экологически чистые овощи и фрукты, регулярно пишет разгромные статьи против Монсанто, часто дает интервью о борьбе фермеров с бюрократией и живет один в своей церкви.

Крис стал звездой во время Occupy. Его обличительные песни и рифмованные призывы к совести неслись через громкоговорители к толпам. Со временем он превратился в уважаемого активиста, и обличает везде, где можно, Американское правительство в подлости.

Я вернулась к себе и занимаюсь тем, чем занималась с детства-искусством.

imarimossi@gmail.com

home